Официальный сайт Максимильяна Преснякова

Утро следующего дня было серым и промозглым. Встал я как всегда рано, сразу после рассвета. В тот день как раз подошла моя очередь дежурить по лагерю. Это было второе моё дежурство за время нашего пребывания под Климовой горой. В первый раз утро как нарочно тоже выдалось на редкость дождливым, вот и теперь после погожих дней мне выпало мокрое утро. Опять в морось мне надо было рыскать во влажных лесных кустах в поисках сушняка, разводить костёр. Это было моё личное «везение». С озера тянуло парящей дымкой, окутывавшей лагерь, тянуло горелым. Нет, это определённо была не дымка, а дым. Я пошёл к берегу на дым и почти сразу увидел, что на одиноко стоящей ветле, прикрытой от лагеря кустом, белеет что-то большое. Дым валил из обширного дупла.

        Пустотелое, но пока живое дерево было внутри обуглено. В пространстве дупла всё светилось, там тлели угли; не доставая до прибрежного песка метра, с ветвей свисал  человеческий скелет увенчанный черепом коровы. Рядом валялась большая консервная банка. И первое, что я начал делать - тушить дупло, таская воду из озера. Это оказалось занятием довольно трудоёмким. Из дупла повалили клубы белого густого пара. Тлеющие угли яростно шипели. Пара на самом деле оказалось так много, что лагерь на какое-то время совсем крылся из виду, весь окутанный «облаками». Но угли всё равно продолжали светиться внутри дерева, и как будто ещё и зашевелились недовольно. Мне пришлось порядочно потрудиться, поливая и сверху, и снизу сквозную дыру, прежде чем я убедился, что в мокром дупле почти всё как будто бы потухло. Руки были черны от сажи. И не только руки.

        Пока из комариного леса я притащил несколько небольших сухих древесных стволов, кое-как разжёг костёр и поставил два котла озёрной воды на огонь, понемногу, по одному стали просыпаться и вставать остальные.

        То и дело кто-то из наших подходил к дереву, чтобы посмотреть, что это там висит, словно все всё видели в первый раз. Я пытался узнать о событиях прошедшей ночи, но выяснить это оказалось весьма затруднительно. После моего ухода от костра, как оказалось, потянулись спать многие, и сумерничать, вроде бы остались только три человека.

        Тема для утренних разговоров теперь была.

        - Зря только дерево, дураки, сожгли, - возмущался Егор, даже не зная о ком идёт речь. - Дерева им, видишь ли, не жалко было. Ведь засохнет теперь, обязательно засохнет.

        - А кто всё-таки поджёг? - поинтересовалась Лена.

        Вопрос звучал риторически. Никто не признавался, если было кому признаваться. Мне удалось выяснить, что среди оставшихся у костра до конца был Дима. И первые более или менее достоверные сведения о случившемся ночью я получил именно от него. Но он мог поведать только то, что видел и слышал. Оставшиеся у костра всё ещё вели беседу, когда кто-то заметил проблески огня в стороне. И они все втроём пошли смотреть, что там у дерева происходит. Около ствола горел песок, видимо чем-то пропитанный, и Дима тут же принялся забрасывать огонь и гасить его. И в то время как его удалось потушить на земле, он уже проник в дупло, открывавшееся у самых корней. И когда пламя было потушено на песке, в дупле оно загудело с новой силой. Нашлась, слава богу, большая старая консервная банка, и ещё что-то. Дима принялся заливать дупло водой.  Тут и раздавались те самые крики, которые я различил в полусне. А на висящий в ветвях скелет в первый момент даже внимания не обратили, а когда заметили, он, конечно впечатления не произвёл, несмотря ни на ночь, ни на мерцающее освещение от пламени отдалённого костра.

        - Вы бы видели, как Света ночью произнесла своё: «Смотрите, а скелет-то пластмассовый, из школы! - Ольга встала в артистическую позу. - Или как подходил Дима: «И зачем всё это. Фу… Скучно как».

        - Тоже мне придумали художников скелетами пугать. Чьих это рук дело? - интересовалась Света.

        - Додумались же дерево спалить. Такую красоту, такую шикарную ветлу загубили, дураки! - всё время восклицал с неподдельным отчаянием Егор.

        И по этим репликам было совсем непонятно, кто именно это всё устроил. Позже мне ещё удалось узнать, что кто-то видел, как в ночной темноте на берегу полуострова по ту сторону озерного затона зажигались и гасли разноцветные костерки, как прошла невдалеке тихо без единого всплеска весла лодка с маленьким зелёным огоньком. Может, было и ещё что-то, но пади теперь разберись, кто что видел, а кто что нафантазировал...

        Егор непрестанно сокрушался о зазря загубленном дереве, весь свой политический запал он теперь обрушивал на неведомого недотёпу. А Лена, как бы напрямую не сознаваясь в соучастии, всё же говорила, что дерево не должно было гореть, что должен бы гореть скелет, это его обмазали керосином, а в пустые глазницы вставили пропитанные им же тряпочки, что возгорание дерева - это действительно мистика какая-то. И судя по словам очевидцев, Лена ушла в палатку спать далеко не последней.

        И были ещё споры и обсуждения неловко проведённой режиссуры купальской ночи, и неоднократные перепалки из-за судьбы дерева. Так у меня из всего сказанного и отпечаталось в памяти произнесённое много раз и словно звенящее в ушах до сих пор: «Всё ничего, но дерево, красивое дерево жаль».

        Это было наше прощальное утро на берегу около Климовой горы. Катер, с капитаном которого всё было условлено заранее, отвёз нас и наши вещи на базу в два рейса. Мы покидали, должно быть, навсегда этот берег, ставший за эти недели привычным, знакомым и чуточку родным. Слишком мала была вероятность, что кто-то из нас вернётся на то же место любоваться красотами озёрного края. Ну, может, только через много-много лет. Замечательных мест вообще так много, всё и не объедешь.

       Мы оставили после себя слегка вытоптанный луг, прямоугольники жухлой травы на месте палаток и «культурный слой» - глубоко погребённую под землёй кучу мусора. Оставили местным жителям воспоминания о нас, собственные впечатления и воспоминания о редких, но очень напряжённых студенческих максималистских политических и богословских спорах, а вообще в своей памяти увозили с собой многое, слишком многое, чтобы об этом можно было рассказать вкратце. Да осталось выгоревшее дерево, которое  уже после моего утреннего дежурства заливали два раза, потому что как будто потушенные угли каждый раз разгорались с новой силой.

        Из-за этого несчастного дерева то и дело весь день вспыхивали перепалки, чуть не доходившие до оскорблений, с участием всё тех же наиболее охочих до разговора лиц. Большая часть нашей группы старалась не ввязываться в эти уже бессмысленные словопрения, заканчивавшиеся каждый раз непременным раздражением по отношению друг к другу. Бессмысленными они были и потому, что не проясняли ровным счётом никаких деталей происшедшего, а только возбуждали отрицательные эмоции. Эти разговоры вспыхивали и за общими походными трапезами, и за заключительным банкетом на открытом воздухе, который на самом деле должен был по мысли его организаторов поставить заключительный мажорный аккорд. Но аккорд прозвучал как будто с лёгкой фальшью. Небо хмурилось как и лица споривших У горизонта со всех сторон ходили дождевые завесы. И как только в уже сгущавшихся сумерках я нырнул в палатку, по её крыше забарабанили дождевые капли. Погода, сберегавшая нас с утра от излишней сырости, несмотря на хмурый пасмурный день, окончательно испортилась. Я ведь так просил её с утра потерпеть немного, не торопиться со слезами.

        Мне так до конца и не стала ясна вся история, происшедшая в последнюю нашу ночь у горы. Только выяснилось позже по скромным намёкам, что в том спектакле должны были принимать участие трое девчонок из нашей группы. Но инициативным ядром, мне думается, были всё-таки пожилой воспитатель, приехавший в полузаброшенную сельскую школу для организации детско-юношеского ремесленного поселения, человек занятный, не желающий жить спокойной жизнью, да ещё и его помощник из деревни. Мы к ним как-то ходили с Ниной в эту школу в гости, но это вообще другая история и другой разговор. Люди необычные, интересные, по их рассказам можно целые повести писать. Могли ли они, люди довольно далёкие от круга художников, предвидеть реакцию тех, кто уже лет по шесть, а то и больше, возится с учебными скелетами и черепами животных? Могли ли они предположить, что в последнюю ночь, вопреки обыкновению, почти все уйдут отсыпаться перед хлопотным днём переезда, а не будут как обычно бдеть у костра? Как, наконец, непредвиденно может измениться сценарий? По какому поводу и кто устраивал цветные костры на той стороне затона, если они вообще были?

        Но этими событиями не закончились наши озёрные впечатления. Нам пришлось простоять палаточным лагерем на целые сутки больше, чем ожидалось, нервничая и подозревая, что о нас забыли, высылая на шоссе дозорных, чтобы не пропустить заказанный автобус, водитель которого понятия не имел, где нас искать. Возможностей оперативной связи у нас ни у кого, как тогда не водилось, её просто не было. И только когда руководителю нашей группы удалось дозвониться из турбазы до Москвы, прояснилось, что предназначенный для нас «икарус» сломался где-то на полпути, и что максимум, что для нас могут сделать - это выслать «пазик». После этого известия напряжение ожидания и неизвестности спало, но нам предстояло ещё на следующий день загружать целой горой вещей (без преувеличения) половину «пазика» под самую крышу, постоянно споря, как можно всё умять поплотнее, и мешая при этом друг другу.

        Мы тряслись в «пазике» по дороге к Москве, набившись в него как сельди в бочку, а мне приходили в голову мысли, как в жизни переплетена ткань, казалось бы незначительных событий. Что далеко не всё зависит от режиссеров, задумывающих, как им кажется, интересный спектакль. И неизвестно ещё кто кем и когда управляет. Наверняка наши девчонки, а вполне вероятно, что и те двое из деревни, не знали толком славянскую мифологию, не имели представления, что скотий бог и одновременно страж между навью и явью Велес иногда изображался и мыслился с бычьей головой. А он по поверьям древних славян, являясь божеством скорее нижнего мира, всё же был больше не устрашающей силой, а помощником в жизни людей. И не попали ли наши ребята, сами того не понимая, под действие тех древних сил, под веянием которых устраивались древние мистерии и которыми пропитана с тех пор эта земля? А она могла многое подсказать, незаметно подтолкнуть к действию, создать настроение. Поселение на месте деревни в самом деле существовало с незапамятных времён, что подтверждают те же глиняные черепки. И витают в воздухе скрытые идеи, и ждут того, кто может их проявить. И что произойдет, когда человек попадёт всецело в из поле, сказать трудно. Случайно или специально происходит этот контакт с человеческим сознанием? Наверное, для этого в те давние времена существовали специальные обряды.

        А тогда утром, ещё до того, как начали просыпаться остальные, и уже после трудов, связанных с деревом, я выкупался, уже зная о русалиях и обозревая с воды висящий скелет, в обжигающе холодной воде с полным сознанием того, что нахожусь под хорошей защитой от всякой водной напасти и с сознанием всей театральности происходящего.

        Гораздо позже в мыслях, в грёзах я опять видел то дерево. Оно то оказывалось совсем маленьким, почти игрушечным, то непомерно большим, стояло одиноко и горделиво. Я подходил к огромным воротам - нижнему отверстию - дупла и заглядывал внутрь. Звук моего дыхания уже разносился шуршащим эхом в девственной тишине. Тогда я выходил в центр древесного зала и подавал голос. Причудливое эхо начинало его носить, поднимая всё выше и выше через верхнее отверстое к небесному пространству. И тогда я с бессловесной песней карабкался по наклонной стене вверх, поднимался по коре к ветвям и находил там тропинку. Тропинка вела ещё выше к фигурным воротцам среди ветвей и листьев, они приоткрывались, и из-за них разливался сказочный свет…

1996г.

Пресняков М. А.